Нашей юности полет

Василий Теркин
Обвинение художественной литературе состоит в том, что она всегда изображала мир преступников сочувственно, подчас с подобострастием и, "соблазнившшись дешевой мишурой", окружила мир воров романтическим ореолом. "Художники не сумели разглядеть подлинного отвратительного лица этого мира. Это - педагогический грех, ошибка, за которую так долго платит наша юность. Мальчику 14-15 лет простительно увлечься "героическими" фигурами этого мира; художнику это непростительно." Шаламов пишет, что Достоевский в "Записках из мертвого дома" ни в коей мере не отразил истинного положения вещей. Его Петровы, Лучки, Сухожиловы, Газины с точки зрения подлинного преступного мира "настоящих блатарей" "асмодеи", "фрайера", "черти", "мужики", то есть такие люди, которые презираются, грабятся, топчутся настоящим "преступным миром". Шаламов вспоминает, что Чехов в своих послесахалинских письмах указывает на то, что после этой поездки все написанное им раньше кажется пустяками, недостойными русского писателя. Шаламов ставит под сомнение возможность соотнесения с блатным миром Васьки Пепла из горьковской пьесы "На дне". "Он не знал этого мира, не сталкивался, повидимому, с блатными по-настоящему, ибо это, вообще говоря, затруднительно для писателя." Шаламов с горечью говорит о том, как в двадцатые годы нашу литературу охватила мода на налетчиков.